Летом 1939 года взяли в армию моего отца. Его полк принимал участие в воссоединении с БССР западных областей Белоруссии. Но и после 17 сентября мобилизованных не отпускали. Никто тогда не знал, как будут развиваться события дальше. Настроение было тревожным, местечко как бы замерло, притаилось в ожидании. Но вскоре эту напряженно-мирную жизнь растревожили беженцы - польские евреи, бежавшие от немцев. Помню семью, расквартировавшуюся в доме моего деда. Это были старая женщина с испуганным лицом, ее глухая дочь и 15-летний внук. Они предупреждали: "Надо бежать, немцы придут в Россию, уничтожат всех евреев". Никому не хотелось тогда верить в это горькое пророчество, все надеялись на мирную, спокойную жизнь. Вскоре беженцы подались дальше, на восток. Многие успели уехать до нападения Германии на СССР, а те, кто застряли в Узде, разделили участь местных евреев - погибли в погроме в октябре 1941 года.
Зима 1939-1940 гг. была суровой. Морозы доходили до 39 градусов. Началась финская кампания. Военные части из Западной Белоруссии стали перебрасывать на финский фронт. В Узду пришли первые похоронки, возвращались раненые и обмороженные.
Ежедневно у местного отделения связи толпились женщины, дети и родственники тех, кто был призван в армию, ждали писем, обменивались новостями. Помню маму, закутанную в теплую шаль, в валенках, в толпе встревоженных женщин в ожидании весточки от папы. Радость от долгожданного письма была короткой, как вспышка света в ночи, а назавтра снова тревога и страх за судьбу нашего папочки. Тяжелые предчувствия мучили маму. К сожалению, они ее не обманули. Уже через полтора года родители расстались навсегда, потеряли друг друга в страшном водовороте войны. Чашу нечеловеческих страданий испили порознь, до последнего мгновения думая друг о друге и тайно надеясь, что к каждому из них судьба будет милосердна, они не встретились уже никогда.
Утро 22 июня не предвещало беды. Я и две мои младшие сестрички безмятежно спали под присмотром дедушки, так как родители в половине шестого утра уехали в Минск. К вечеру мы ждали их возвращения. Они всегда привозили нам из города незамысловатые минские подарки. Нам снились сладкие сны. И вдруг взволнованный голос дедушки разбудил нас:
- Дети, вставайте, одевайтесь, началась война.
Мы быстро оделись и вышли на улицу. У черной тарелки громкоговорителя, сбившись в кучу, безмолвно застыла толпа людей. На лицах - страх, отчаяние
.
Началась война... Два простых коротких слова, перечеркнувших все: надежды, мечты, саму жизнь. Собравшись в то солнечное утро у громкоговорителя жители нашего беззащитного местечка и не подозревали, что принесет им война уже в ближайшие дни.
Нас же в то утро заботило и волновало только одно: скорее бы вернулись из Минска родители. К часам пяти вечера они вернулись и привезли еще более печальные новости. В Минске паника, тревога, суматоха. Уже лилась кровь, на станции видели снятых с поезда раненых и убитых.
Вечером и всю ночь воздух сотрясала приближающаяся артиллерийская канонада. Назавтра стало известно об эвакуации районных государственных учреждений: райкома партии, отделения госбанка, почты. Вслед за ними уезжали отдельные жители местечка, имевшие свой транспорт, то есть лошадей. На семейном совете обсуждался вопрос о нашей эвакуации. Уехать было не на чем. Дедушка с бабушкой наотрез отказались двигаться с места: два глубоких старика, они не смогли бы пройти и километра. Пока мы принимали свое мучительное решение, вернулись назад жители, пытавшиеся эвакуироваться. Дорогу им перерезали наступавшие немецкие части. А еще через день и в нашем местечке объявились немецкие войска. Они двигались по нашей улице, направляясь на восток. Вначале шла пехота с дымящимися полевыми кухнями. Затем следовали велосипедисты, за ними снова пешие солдаты, потом кавалерия. Сильные, пышущие здоровьем, с закатанными по локоть рукавами мундиров, они горланили песни, выводили чуждые нашему слуху мелодии на губных гармониках.
Местечко словно вымерло, все попрятались по домам. А войска все двигались - и днем и ночью. А тут еще беда: недосмотрел дед, корова подавилась картофелиной. Бока у нее распушило, она стонет почти по-человечески, в глазах страдание. Засучив рукава, дед пытается залезть корове в глотку и вытащить злополучную картофелину, с него пот льется градом, но его усилия, увы, безрезультатны. Животное погибает. И вдруг происходит невероятное: дед, презрев страх, выбегает на улицу и бросается к немцам с криком:
- Помогите, помогите (ди ку, ди ку, - произносит он по-немецки), корова подавилась, спасите корову.
Окаменев от страха, мы наблюдаем за дедом. Видим, как из строя выходит немецкий офицер и направляется ему навстречу. И вот они уже идут к нашему дому: дедушка впереди, немец сзади с автоматом наперевес.
Немец вошел во двор, спокойно оглядел корову, закатал рукава, вымыл руки в ведре с водой, и вот его правая рука ловко орудует в коровьей глотке. В мгновение ока он извлекает картофелину и в сердцах бросает ее оземь. Наша буренка сразу ожила, опали бока, повеселели глаза. Дедушка прослезился от радости. Затем немец попросил дать ему какую-нибудь посудину и, вылив в глиняный горшок содержимое своего котелка, пригласил всех отведать душистого чечевичного супа с мясом.
- Ду бист юде? - спросил немец дедушку. Я тогда впервые услышала это слово.
- Наин, - ответила я за него, - дас ист майн гросфатер. Я, ученица пятого класса, изучала немецкий язык и даже знала наизусть несколько стихотворений: "Лореляй" Г. Гейне и красивое стихотворение о веселых, загоревших до шоколадного цвета пионерах из пионерского лагеря Артек, купающихся в теплом Черном море.
Но все это было в той, другой жизни, которая только что закончилась. А теперь этот немец, тоже очевидно из той, другой жизни вернул нас к реальности и предупредил:
- Юден капут. Вам надо бежать, если сумеете и успеете.
К сожалению, мы не успели и не сумели...
На третьи сутки немецкого наступления недобрая весть пронеслась по местечку: пропал немецкий солдат. Было объявлено, если он не найдется, к утру не вернется в часть - расстреляют 50 заложников. Заложниками взяли 50 молодых мужчин, представлявших всю национальную мозаику жителей местечка: белорусов, татар, евреев.
Родственники, столпившись у здания бывшего Дома культуры, куда заточили заложников, оплакивали своих близких. Все понимали: если солдат не найдется, судьба несчастных будет предрешена. К счастью, солдат нашелся. Оказалось, он приглядел себе местную подружку и провел с ней ночь, а наутро вернулся в часть. Заложников освободили.
Сразу после вступления в местечко немцы расстреляли на кладбище коммунистов, не успевших эвакуироваться. Взяли их по доносу местных жителей. Вслед за ними во дворе районной больницы были расстреляны двое попавших в плен раненых красноармейцев. Их вывели во двор больницы в нижнем белье со связанными за спиной руками. В последние мгновения своей молодой жизни они выкрикивали свои имена и фамилии в надежде, что кто-нибудь услышит, запомнит и передаст их родным и близким, расскажет, где и как они погибли в самом начале войны. (Они взывали и к своей самой последней надежде, спасителю и вождю:
------------------Да здравствует Сталин, да здравствует коммунизм!)
Вскоре были назначены местные власти, создана управа. Бургомистром стал известный в местечке стахановец и ударник труда, мастер местной сапожной мастерской Брель. В управу вошли всеми уважаемый главврач больницы доктор Круглик, его жена, тоже врач. Был назначен немецкий комендант, начальник местной полиции. Им стал наш сосед Викентий Витковский.
|
