Родители отдали меня в белорусскую школу. Я хорошо помню своего первого учителя со звучной фамилией Барбарчик. Он преподавал нам, несмышленышам-шестилеткам, пестрой толпе мальчиков и девочек разных национальностей, первые уроки грамоты. Мы тогда не думали, кто мы по национальности. Это не имело для нас ровно никакого значения. Это я потом узнала, что из моих ближайших подруг Лиза Кантарович - еврейка, другая, Айша Канапацкая, - татарка, а Ира Крысько - белоруска. Наш класс был мозаикой характеров, способностей, знаний, умений, но только не национальностей. Наши учителя воспитывали в нас интернационализм и любовь к своей родине. Нас убеждали, что наш строй - самый справедливый строй в мире, а наша родина - самая прекрасная страна на земле. Павлик Морозов и герои Гайдара - вот те прекрасные идеалы, которым мы стремились подражать. Мальчишки бредили героем-пограничником Карацупой, а кличкой его легендарной собаки - Ингусом - называли всех уличных дворняжек. Узда до войны считалась приграничной полосой, советско-польская граница проходила у станции Негорелое, в 20-ти километрах от Узды. В "Пионерской правде" постоянно рассказывалось, как юные пионеры задержали шпиона или диверсанта, пытавшегося перейти государственную границу. Как мне хотелось тогда совершить героический поступок! Я ловила себя на том, что присматриваюсь к незнакомым прохожим, пытаясь найти в них приметы шпиона или диверсанта.
Вспоминаю, как однажды, зачитавшись до полуночи и услышав исполнявшийся по радио "Интернационал", я встала и застыла по стойке "смирно" с поднятой вверх рукой пионерского салюта, чем удивила моих родителей, неожиданно появившихся в комнате. Но пока звучал гимн, я не опустила руки. Так нас учили учителя и пионервожатая. Всем классом мы ходили в детскую спортивную школу, сдавали нормы на значок ГТО. Мы готовились защищать свое Отечество, свой дом и свою школу от окружавших нас врагов.
Зимой 1938 года в нашей школе произошел трагический случай, вселивший в мою душу страшное смятение: арестовали нашу учительницу биологии. Говорили, что она оказалась немецкой шпионкой и врагом народа. Мы любили ее, а занятия в кружке юных натуралистов, который она вела, были для нас настоящим праздником. Я никак не могла понять, как наша любимая учительница могла оказаться врагом народа, пыталась выяснить это у родителей. Но они уходили от ответа на мои неудобные вопросы.
В 1939 году ценными по тем временам подарками награждали отличников учебы. Торжественное награждение проходило в школьном клубе в присутствии всех учителей и учащихся. Подарки вручал сам директор школы Михаил Андреевич Прохоренко. Мне достались польские коньки-снегурочки, а моей подруге Лизе Кантарович - авторучка, можно сказать уникальный подарок. Ведь мы тогда писали деревянными ручками с металлическим пером, а стеклянные чернильницы-невыливайки в самодельных холщовых мешочках, стянутых веревочкой, куда макали перья (непременно номер 86), носили с собой в школу. Луначарский писал в свое время, что подлинный социализм наступит тогда, когда каждый советский человек станет обладателем наручных часов, автоматической ручки и велосипеда. В 1939 году до такого социализма, о котором мечтал Луначарский, было еще далеко.
Ученица 4-го класса, я тогда вместо того чтобы поблагодарить за подарок, расплакалась навзрыд. Сквозь слезы причитала:
- Я тоже хочу авторучку, коньки у меня есть, я хочу такую же ручку.
Сошла со сцены вся в слезах под общий смех зала. Вспоминая впоследствии этот курьезный случай, я стыдилась, густо краснела даже наедине с собой.
В 1948 году я поступила в Белгосуниверситет. Первым преподавателем, который вошел в аудиторию, был наш довоенный директор школы Михаил Андреевич Прохоренко. В перерыве, превозмогая смущение, я подошла к нему. Мы разговорились, вспомнили школу, учителей, моих родителей и, мне казалось, молча, про себя, тот курьезный случай с моим награждением.
И снова память возвращает меня в нашу Узденскую белорусскую среднюю школу, которая 5 лет тому назад отметила свой столетний юбилей...
В мае 1941-го нас распустили на летние каникулы. Прощаясь со школой, учителями, одноклассниками, мы тогда и не подозревали, что уходим на последние мирные каникулы, что со многими и многими расстаемся навсегда, что благословенное мирное время уходит в прошлое, а нам придется пройти через такие испытания, которые не могут присниться и в страшном сне.
1 сентября 1944-го возобновились занятия в нашей школе. Позади остались три страшных военных года. Еще шла война, еще сражались и погибали на фронтах и в партизанских отрядах учителя и ученики нашей школы. Но воздух был уже напоен ароматом близкой победы. Мы, уцелевшие, пришли в классы совсем другими, не по годам повзрослевшими, расставшимися со многими иллюзиями. Была великая радость встреч, соединенная с болью утрат.
Помню послевоенные самодельные тетрадки, сшитые вручную из грубой оберточной бумаги коричневого цвета, чудом уцелевшие учебники, сумки-торбы для книг. Обладатели военных планшетов, используемых вместо портфелей, вызывали чувство острой зависти. Не хватало учителей, собирали по всему району, по сельским школам. Это была сельская интеллигенция высокой нравственной пробы. Для меня они на всю жизнь остались образцами самоотверженности, скромности, порядочности, трудолюбия. В то непростое время они были верны своему священному долгу учителя, без остатка отдавая себя трудному и благородному делу просвещения. Хочу низко поклониться им и поблагодарить судьбу за то, что они были моими учителями и наставниками не только в школе, но и в жизни. Это Михаил Кондратьевич Король - учитель математики и физики, Иван Григорьевич Трус - учитель русского языка и литературы, Игнатий Адамович Дещиц - учитель химии и биологии, Леонида Антоновна Язвинская - учитель белорусского языка и литературы, Федор Михайлович Ус - учитель истории, всеобщий любимец и многие другие.
Вспоминаю первый послевоенный вечер - встречу выпускников нашей школы с коллективом учителей и школьников. Было это в 1949 году на зимних каникулах. Все торжественно нарядны, взволнованы, счастливы. Я, студентка БГУ, первокурсница, рассказала, как на вступительных экзаменах меня похвалили за знания по истории, спросили, какую школу я окончила и кто мои учителя. И я с гордостью назвала нашу Узденскую белорусскую школу и своего учителя истории. Федор Михайлович был счастлив.
- Ты, мусiць, хлусiш? Гэта праўда? - спросил он.
- Гэта праўда, - ответила я, - хiба ж вы вучылi нас хлусiць? И еще мне вспомнилось, как на торжественном собрании в школе по случаю октябрьских праздников в президиум пригласили родителей отличников учебы и среди них моего отца. Гордый за оказанную честь, он занял место в первом ряду президиума, но, согревшись в теплом помещении после долгого трудового дня, уснул. В зале это заметили, мне кто-то шепнул:
- Твой папа уснул.
Я растерялась, испугалась: сейчас все заметят, начнут смеяться над отцом. Но благодаря такту учителей конфуз остался незамеченным, все обошлось.
|
