|
|
Попытки возобновления жизни еврейской религиозной общины в Минске. Леонид Смиловицкий
|
Попытки возобновления жизни еврейской религиозной
общины в Минске, 1944-1954 гг.
д-р Леонид Смиловицкий
3 июля 1944 г. Минск, столица Советской Белоруссии, освобожденный от немецкой оккупации в ходе широкомасштабной наступательной операции "Багратион"*, представлял собой страшную картину. В годы войны здесь существовал не только немецкий штаб корпуса по охране тыла группы армий "Центр", со всеми обслуживающими его предприя-тиями, но и огромный концлагерь, включавший в себя второе (после Львова) по размеру на оккупированной территории СССР еврейское гетто. За 1100 дней войны почти все дома были уничтожены в центральной части Минска, а также железнодорожный узел и 313 промышленных объектов, заводов и фабрик, 78 школ, техникумов и вузов, 80% жилищного фонда. Общий материальный ущерб, причиненный городскому хозяйству, оценивался в 6.000.000.000 руб. в ценах 1941 г.(1). По переписи 1939 г. евреи Минска составляли 71.000 чел. или 29,7% от общего населения города(2). По данным доктора Ицхака Арада к началу военных действий летом 1941 г. в городе находилось около 100.000 евреев(3). Подавляющее большинство из них не успело эвакуироваться и погибло в Минском гетто в 1941-1943 гг. вместе с депортированными туда евреями из Германии, Австрии, Польши, Чехословакии и других стран Европы(4). К лету 1944 г. население города сократилось более, чем в пять раз и составило едва 50.000 чел. из 270.400 жителей в январе 1941 г.(5).
Сразу после освобождения города началось его быстрое восстанов-ление. Из Москвы в Минск были возвращены ЦК КП(б)Б и СНК БССР. Наряду с другими административными учреждениями в республике приступил к своей деятельности аппарат Уполномоченного Совета по делам религиозных культов (СДРК) при СНК СССР(6). В документе об учреждении Совета сообщалось, что последний был призван "нормали-зовать отношения между религиозными организациями и государством"(7). В 1944-1945 гг. в Минск начали возвращаться из эвакуации сотни еврейских семей, а также те немногие евреи, кто сумел пережить оккупацию в сельской местности по поддельным документам. Кроме того, вернулось несколько тысяч евреев, которые в 1941--1943 гг. были переправлены из Минского гетто в партизанские отряды и с оружием в руках участвовали в борьбе с нацистами(8). Среди возвратившихся евреев возникла инициативная группа, которая обратилась с ходатайством к властям об открытии синагоги и регистрации еврейской религиозной общины(9).
Образование общины.
До начала советско-германской войны в Минске действовало немногим более 10 синагог, из которых уцелели только здания пяти(10). Все они были заняты посторонними организациями и учреждениями, не имевшими никакого отношения к бывшим владельцам - областной музей Минской милиции, кинотеатр "Беларусь"(11), культурно-просветительное учрежде-ние, корпус Белгосуниверситета им. Ленина и складское помещение(12). Первый раз верующие евреи Минска (70 чел.) обратились с просьбой о регистрации их общины в декабре 1944 г. Однако Уполномоченный СДРК по Минску и Минской области готовил документы на заседание Минского облисполкома долго и небрежно. В результате, верующие вынуждены были ожидать ответа шесть месяцев, а потом получили отказ на том основании, что ни одна из сохранившихся после войны синагог из-за трудностей с жильем не могла быть передана в их пользование. Несмотря на это, через несколько месяцев верующие повторили свое ходатайство. Речь шла о передаче им здания бывшей синагоги по ул. Немига, дом 1, занятого конторой главного управления архива НКВД БССР. На этот раз решение облисполкома было положительным. Еврейской общине Минска было передано упомянутое здание, а сама община 1 октября 1946 г. официально зарегистрирована(13).
Обязанности первого послевоенного Минского раввина начал исполнять Яков-Иосиф Абрамович Бергер, 1892 г. р., имевший высшее духовное образование (ешибот в Ковно в 1914). В 1915-1918 Яков Бергер был раввином одной из Минских синагог, а в 1918-1925 - раввином в Киеве. В 1925-1927 он являлся членом химической артели Киева, а затем все предвоенные годы (1927-1941) работал шойхетом на птицеубойном пункте Киевского птицепрома. В годы войны Бергер находился в эвакуации в Средней Азии(14). Решение об открытии синагоги в Минске вызвало большой подъем не только среди религиозной, но и всей остальной части еврейского населения города. Восстановление здания синагоги и его ремонт потребовали больших средств, которые были собраны среди евреев Минска в самые сжатые сроки(15).
К середине 1946 г. еврейская религиозная община Минска насчитывала уже более 800 верующих. Состав её членов был, в основном, пожилой, часть из которых находилась на иждивении своих детей, часть получала пенсию и небольшое количество верующих работало на предприятиях и в учреждениях города. Минский обллит(16) по распоряжению горисполкома проверил библиотеку синагоги и дал заключение о том, что литературы, подлежащей изъятию, не обнаружено и, что имелись только книги для проведения богослужения. К лету 1947 г. количество еврейских верующих в Минске увеличилось в несколько раз. В информационных отчетах чиновники сообщали, что на 1 июля 1947 г. в Минске насчитываются тысячи евреев-верующих, которые настаивали на предоставлении им большего по размерам помещения под синагогу. Старое здание имело площадь едва 60 кв. м. и было способно вместить только 10% молящихся (17). Уполномоченный СДРК по БССР Кондратий Уласевич(18) докладывал Николаю Гусарову в ЦК Компартии Белоруссии, что среди евреев Минска был широко распространен обряд обрезания (брит-мила) и, что ряд членов общины сделали это своей профессией. Уласевич жаловался, что финансовый отдел Минского горисполкома отказывался облагать их налогом, ссылаясь на отсутствие прямых доказательств. Уласевич настояте-льно просил дать ему принципиальные указания, как поступать в подобных случаях(19).
Кроме роста численности верующих евреев, властей беспокоило и то, что деятельность еврейских религиозных обществ в СССР после войны начала принимать не только чисто религиозный, но и национально-общественный характер. В декабре 1945 г. председатель Совета по делам религиозных культов при СНК СССР Иван Полянский(20) сообщал Вячеславу Молотову*, что эти общества стремятся быть выразителями и носителями интересов и чаяний всего еврейского народа. В доказательство такого довода Полянский приводил примеры, когда некоторые авторы ходатайств об открытии синагог говорили, что "сами они далеки от религии и добиваются организации общин только, как формы националь-ного объединения"(21).
Эту роль выразителя национальных интересов взяла на себя Минская религиозная община вскоре после ее регистрации. Так, в начале 1946 г. синагога обратилась с ходатайством разрешить ей установить памятник на могиле расстрелянных 2 марта 1942 г. немецкими фашистами узников Минского гетто. Верующие полагали, что их обращение законно во всех отношениях и найдет полное понимание властей. Однако Минский горисполком отклонил эту инициативу под предлогом того, что в указанном месте были расстреляны не только верующие, но и неверующие евреи, а также представители других национальностей. Несмотря на это, в августе 1946 г. на братской могиле "Яма" в Минске был установлен несанкционированный памятник жертвам гитлеровского геноцида в виде короткой гранитной стелы черного цвета с надписью одновременно на русском и идиш: "Светлая память на вечные времена пяти тысячам евреев, погибших от рук лютых врагов человечества -- немецко-фашистских злодеев". В его строительстве самое активное участие приняли начальник Управления коммунального хозяйства Минска Наум Борисович Гунин, начальник Треста благоустройства и озеленения Минска Иосиф Янкелевич Нисенбаум, заведующий мастерскими при тресте благоустройства и озеленения Матвей Павлович Фалькович и директор похоронного бюро Минска Алексей Терентьевич Гольштейн. Текст для обелиска написал на идиш поэт Хаим Мальтинский, а всеми работами по установлению стелы и установке ее руководил старший мастер похоронного бюро Мордух Абрамович Спришен. При открытии памятника состоялся митинг и была проведена заупокойная служба. Памятник в Минске стал одним из первых на территории Советского Союза, на котором вместо общепринятого абстрактного "советским гражданам, павшим от рук немецко-фашистских захватчиков" по-русски, была сделана надпись на языке идиш, где прямо указывалось, что жертвами геноцида были именно евреи. Буквально через несколько лет инициаторы этой акции понесли строгое наказание за свои действия. В 1952 г. Гунин, Нисенбаум, Фалькович, Гольштейн, Мальтин-ский и Спришен были арестованы по обвинению в космополитизме и провели под следствием 11 месяцев. В основу их обвинительного заключения были положены несанкционированные изготовление и установка обелиска на Яме. Все они получили по 10 лет исправительно-трудовых лагерей и были отправлены для отбывания наказания в Печорский угольный бассейн в город Воркута(22).
Внешне абсурдное решение Минских городских властей воспрепятст-вовать установлению еврейского национального знака памяти на самом деле имело своё объяснение. Причины запрета лежали в изменении "еврейской политики" правительства, ощущавшиеся уже в конце войны. В частности, это нашло свое выражение в замалчивании геноцида советского еврейства на оккупированных немцами территориях, отрицании вклада евреев в победу над нацистами не только на фронте, но и в обороной промышленности, науке и культуре страны. Кроме того, власти учитывали последствия антисемитской пропаганды нацистов. Они не хотели создавать впечатление у неевреев СССР о том, что Красная армия воевала с немцами ради спасения евреев. При этом утверждалось, что в годы войны нацисты уничтожали славянское мирное население, точно так же, как и еврейское. В действительности, такая позиция властей не выдерживает критики. С точки зрения немцев славяне подлежали закрепощению и частичной ликвидации, в то время, как евреев -- уничтожали до последнего человека.
Сбор пожертвований.
Политика ограничений жизни верующих и контроль за жизнью общины со стороны исполкомов местных советов нашли свое выражение в запрещении сбора пожертвований. В начале 1947 г. Уполномоченный СДРК Уласевич писал в отчете на имя первого секретаря ЦК КП(б)Б Николая Гусарова о том, что необходимо запретить практику сбора пожертвований путем обхода квартир, подчеркивая, что этим верующие будут лишены возможности "активизироваться" и не смогут строить новые синагоги. Характерно что в этом месте документа на полях рукой Гусарова была сделана пометка: "Правильно!"(23). О необходимости прекратить сбор пожертвований был поставлен в известность раввин Минской синагоги Яков Бергер, который был вынужден пообещать выполнить это требование. На самом деле, сборщики пожертвований перестали заходить в квартиры евреев-коммунистов, тогда, как сборы по-прежнему продолжа-лись, что вызвало новое раздражение властей. Осенью 1948 г. председателя Минской религиозной общины вызвали на беседу в горсовет, где в категорической форме потребовали незамедлительно прекратить сбор пожертвований. В ответ в Минский горисполком прибыла делегация верующих. Ходатаи заявляли, что пожертвования и без того сильно сократились, что если ожидать пока верующие будут сами приносить свои пожертвования в синагогу, то сбор средств прекратится окончательно. При этом раввин Бергер заявил, что если горисполком не отменит своего решения, то он не будет в состоянии дальше выполнять обязанности и покинет синагогу. Несмотря на все это, минские чиновники, выразив верующим своё сочувствие, оставили запрет в силе(24).
Сокращение пожертвований верующих в 1947-1949 гг. объяснялось не снижением религиозности евреев, возросшей в годы войны, а развернутой кампанией советского государственного антисемитизма, начатой по указанию Сталина. Однако, несмотря на это, многие евреи Минска, отнюдь не только верующее, продолжали соблюдать национальные традиции. Доказательством этому служит то внимание, которое уделялось проведе-нию ежегодных еврейских осенних праздников: Рош-hа-Шана, Судный день и Суккот. В 1948 г. не только сама Минская синагога, но и её двор, а также участок прилегающей к ней ул. Немига, были "запружены верующими" в праздничные дни осени. В 1949 г. наплыв верующих был несколько меньше, но само помещение синагоги было переполнено. В три раза больше, чем в синагоге, собралось людей во дворе (до 1.000 чел.). Пожилые и наиболее набожные сидели в самой синагоге, а во дворе стояли люди среднего возраста и молодежь (20%). В наиболее торжественные дни праздников моления в синагоге проводились в две смены(25). На праздник Песах в 1950 г. в Минскую синагогу пришло несколько сотен человек. Так как не все, кто умел молиться имели молитвенник, верующие стояли группами по 3-4 человека и читали из одной книги(26).
В конце 1940-х гг. в Советском Союзе была предпринята новая попытка силового нажима на национальную жизнь нерусского населения. Из всех народов СССР наиболее пострадавшей стороной оказались евреи, которым поставили в вину "космополитизм", "формализм" и "низкопоклонство перед Западом". Особый размах эта кампания получила после убийства в январе 1948 г. Соломона Михоэлса в Минске. По всей стране были закрыты еврейские школы и учреждения культуры, перестали выходить еврейские периодические издания, распущен Еврейский антифашистский комитет. Политика подавления еврейской жизни отразилась и на синагоге, в ноябре 1948 г. была вновь закрыта только что разрешенная (в августе) Бобруйская синагога(27). В феврале 1949 г., напуганные начавшимися репрессиями, два члена правления Минской религиозной общины отказались от исполне-ния своих обязанностей. В июле и августе 1949 г. Минский горисполком проверил списки членов еврейской религиозной общины, в ходе которой было обнаружено 3 коммуниста(28). Опасаясь последствий, все трое обрати-лись в партийные комитеты с просьбой не считать их верующими и исключить из списков вместе с семьями. Несмотря на это, Минский ГК КП(б)Б вынес провинившимся строгие партийные взыскания(29).
Выпечка мацы.
До конца 1948 г. евреи Минска самостоятельно изготавливали мацу на Песах в помещении синагоги. Главным образом ее выпекали из муки, предоставленной верующими. Эта работа начиналась задолго до наступ- ления праздничных дней. Как правило, она продолжалась в течение двух с половиной месяцев, и в итоге верующие были обеспечены мацой. Однако в дальнейшем возникли осложнения. Чиновники СДРК предъявили общине претензии в несоблюдении финансовой дисциплины при уплате подоходного налога в ходе изготовления и реализации мацы, и в имевших, якобы, место нарушениях при оплате труда наемных рабочих. Под этим предлогом власти запретили выпекать мацу. По их распоряжению на кухне синагоги была разобрана русская печь(30).
В декабре 1949 г. раввин Яков Бергер обратился в Минский городской совет с просьбой оказать содействие верующим в выпечке мацы к празднику Песах, но получил отказ. В начале 1950 г. верующие снова просили помочь в решении этой проблемы. Когда дело дошло до Уполномоченного К.А.Уласевича, тот проконсультировался с руководите-лями предприятий по выпечке хлебобулочных изделий, но нужного понимания с их стороны не нашел. Тогда Уласевич обратился к своему непосредственному руководству в Москве. В докладной записке на имя Полянского, он сообщал, что в этом вопросе "мы могли бы сыграть положительную роль, оказав содействие верующим евреям, если Вы дадите на это своё согласие"(31). Но согласия дано не было. Дело тянулось долго, наконец, за две-три недели до начала Песаха верующие окончательно убедились, что государственные ведомства не пойдут им на встречу(32). Тогда они организовались в группы и, "частным образом", на дому приступили к выпечке мацы. Опасения раввина о том, что на праздник не будет опресноков рассеялись. В итоге на Песах не только верующие, но и все остальные желающие были обеспечены мацой, хотя та и обошлась им в три раза дороже -- 25 руб. за килограмм(33). В 1951 г. вопрос о выпечке мацы возник вновь. На этот раз верующим Минска было заявлено, что кустарные промыслы по её производству открывать не разрешается и что нужно обратиться на предприятия, которые занимаются этим профессионально. Верующие восприняли такую позицию властей как косвенное разрешение и добились согласия на выпечку мацы у правления артели "Рот фронт" в Минске и артели в Дзержинске (Койданово). Когда же о договоренности верующих стало известно партийным органам, те запретили артелям печь мацу и соглашение было расторгнуто(34).
В 1952 и 1953 гг. верующие также продолжали изготавливать мацу самостоятельно. Подготовка к Песаху 1953 г. началась еще в январе, когда активисты-верующие начали "сколачивать бригады" и подыскивать места для выпечки. На этот раз мацу выпекали не только в Минской синагоге (было изготовлено более 5 тонн), но и дополнительно в 5--6 местах. Для того, чтобы успешно конкурировать с синагогой, самодеятельные пекари пустили слух о том, что руководство синагоги не принимает муку для выпечки мацы без предъявления паспорта, что составляется список прихожан для передачи властям. Мол, это явится основанием для последующих преследований. Раввин Яков Бергер несколько раз выступал с опровержением, но евреи Минска, наученные горьким опытом, не верили. В результате, в 1953 г. большая часть мацы была изготовлена нелегально, несмотря на то, что стоила она в три раза дороже той, которую предлагали через синагогу (35).
Изготовление кошерного мяса.
В первое послевоенное десятилетие религиозные евреи Минска испытывали большие трудности с производством кошерного мяса. Власти препятствовали этому под видом борьбы с нетрудовыми доходами. Чиновники информировали руководство, что еврейские резники, работая в системе советской кооперации, скупали на рынках скот и забивали его с соблюдением особого религиозного ритуала, продавая после этого мясо гораздо дороже обычного. Действительно, на двух колхозных рынках Минска на средства общины были поставлены ларьки, переданные в 1947 г. Минскому райзагу (районной заготовительной конторе - Л.С.) под птицеубойные пункты. За резку одной курицы без ощипки пера резники взимали плату от 1 до 2 руб. Поскольку Минский райзаг интересовала только заготовка пера, то в фонд общины собиралась некоторая сумма денег от 500 до 600 руб.(36). Советские чиновники с раздражением сообщали в Мингорисполком, что во время еврейских праздников и по субботам ларьки стояли закрытыми, а их "райзаговские служащие проводили время в синагоге". В 1951 г. Горсовет распорядился исправить такое "нарушение". На место одного из рыночных резников была поствлена работница-нееврейка. После этого заготовка пера почти прекратилась, ибо евреи перестали пользоваться услугами птице-убойного пункта(37).
Представители властей в Белоруссии, не будучи уверены в том какую именно политику необходимо проводить в вопросе о кошерном мясе, обратились за разъяснениями в Москву. В июне 1951 г. был получен ответ, в котором констатировалось, что оснований для запрещения забоя скота и птицы в соответствии с ритуалами иудаизма, а также торговли кошерным мясом в государственных или кооперативных магазинах нет. Наряду с этим, СДРК в специальной инструкции потребовал поставить в извест-ность о злоупотреблениях в ценах на мясо органы ОБХСС (отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности, который существовал при каждом городском совете -- Л. С.). Кроме того, специально оговаривалось, что выходной день предоставлять евреям в субботу не следует(38).
Кладбища.
До революции городские кладбища устраивались и содержались на средства населения. Врачебным Уставом Российской империи(39) специа-льно оговаривалось право евреям "черты оседлости" иметь свои отдельные кладбища. На них воздвигались строения для подготовки тел к погребе-нию и хранению необходимого инвентаря. Соблюдение за состоянием кладбища и выполнение обряда погребения возлагалось на местного раввина(40). После революции контроль за состоянием кладбищ, их благоустройство и соблюдение санитарного состояния были переданы из ведения общины в распоряжение местных Советов и их коммунальных отделов. В послевоенные годы кладбища Белоруссии были чрезвычайно запущены и производили удручающее впечатление. Навести порядок на еврейском кладбище Минска по собственной инициативе взялась религи-озная община. Синагога выделила специальных ответственных лиц, которые проводили для желающих ритуал погребения в соответствии с традициями иудаизма. За оказание услуг взималась определенная плата, часть которой шла в фонд синагоги.
Сначала власти, под предлогом того, что верующие вмешиваются в сферу деятельности коммунального отдела Минского городского исполкома, потребовали от раввина Бергера, чтобы "такого рода специа-листы" были исключены из общины. Евреи Минска запротестовали, указывая, что в других республиках коммунальные отделы местных Советов не только не препятствовали заботе верующих о погребении усопших, но и привлекали средства верующих на обустройство кладбищ, а в ряде случаев целиком передавали их в распоряжением общин. В частности, сообщалось, что при Московской синагоге действовало специальное погребальное общество из 7 человек(41). Неуступчивость минских верующих и их настойчивость вынудили белорусских чиновников в апреле 1951 г. обратиться за разъясне-нием в Москву. Через два месяца был получен ответ, в котором говорилось, что если община не подменяет своими действиями функции существующего похоронного бюро, то запрещать соблюдение религиозного ритуала при погребении не нужно. Однако, оговаривалось, что не следует привлекать средства евреев-верующих на благоустройство кладбищ и уж тем более позволять в какой бы то ни было форме проводить на кладбище коммерческую деятель-ность(42). В августе 1951 г. исполком Минского горсовета закрыл еврейское кладбище по ул. Сухая в центре города для захоронений под предлогом отсутствия свободных мест. Вместо него евреям был предложен участок в два гектара на новом общегражданском кладбище по Московскому шоссе у д. Слепянка(43).
Запрет обустраивать кладбища на средства общин был особенно жесток по отношению к евреям послевоенной Белоруссии. Еврейские кладбища более, чем 300 бывших местечек и городов республики за годы войны стали местами массовых расстрелов. Подавляющее большинство еврейских общин Белоруссии уже не смогло оправиться от такого удара. С их исчезно-вением некому было позаботиться и о могилах. В этом отношении инициатива верующих Минска могла стать прецедентом, что никак не устраивало власти.
Благоустройство синагоги.
Минская община с 1946 г. до середины 1950-х гг. вынуждена была ютиться в небольшой деревянной синагоге по ул. Немига, д. 1. Её полезная площадь не превышала 60 кв. м. и верующим в ней было тесно. Если в обычные дни в синагогу приходило несколько десятков человек, то по пятницам и субботам -- количество молящихся удваивалось и даже утраивалось. Когда же наступали дни Песаха, Шавуот, Симхат-Тора и осенних религиозных праздников,то в синагоге собирались уже сотни людей. Поскольку в первое послевоенное десятилетие во всей Белоруссии официально действовали только две синагоги в Минске и Калинковичах, то понятно, что на праздники в Минск приезжали евреи из многих других городов и местечек республики, где негде было молиться. Совет общины неоднократно обращался к городским властям Минска с просьбой оказать содействие в расширении площади синагоги. Раввин Бергер сообщал, что в синагоге нет отдельного помещения для женщин. Когда же верующие убедились, что администрация города не собирается пойти им навстречу, они начали ходатайствовать хотя бы о временном расширении помещения синагоги в дни больших еврейских весенних и осенних праздников. Практически это было легко выполнимо, ибо часть здания синагоги занимали жильцы. Совет синагоги заявлял о готовности снять в аренду эти несколько квартир на втором этаже, чтобы использовать их для молящихся. Кроме того, проблему помогли бы решить микрофоны и громкоговорители в коридоре и во дворе синагоги(43).
Однако, чиновники Минского горисполкома уступать не собирались. Когда в 1951 г. им стало известно, что ряд жильцов проживавших в смежных с синагогой квартирах, дали согласие сдать свои квартиры в аренду на время осенних праздников, районное жилищное управление запугало их, и они взяли назад свое обещание. Предупреждена была районная служба связи, работники которой отказались установить в синагоге звукоусиливающую аппаратуру(44). В результате, и в осенние праздники 1951 г. община была вынуждена проводить в жуткой тесноте. Все желающие не могли принять участия в богослужении непосредст-венно в синагоге и много прихожан находилось во дворе. В Судный день из-за скученности молящися, плохой вентиляции и поста у пятерых человек случились обмороки. Сознание потерял и раввин Бергер, руководивший религиозной церемонией. На машине "скорой помощи" он был отправлен в больницу, где его госпитализировали. Только через три месяца раввин смог оправиться от болезни и приступить к исполнению своих обязанностей(45).
В 1952 г. на Судный день в Минскую синагогу пришло от 450 до 500 чел. В само помещение сумело войти только 150 чел., а остальные верующие остались стоять у входа и под окнами. Осведомители МГБ БССР информировали, что по той сосредоточенности, с которой пожилые люди принимали участие в обряде было видно, что "религиозное чувство у них еще имеется". Далее автор письма продолжал, что во дворе собрались люди среднего возраста и, что за исключением немногих, "основная масса" никакого внимания происходящему в синагоге не уделяла. Они вели разговор на обыденные темы, многие разговаривали по-русски, подкрепляя свои доводы непристойными выражениями. На этом основании власти делали вывод о том, что "добрая половина верующих пришла в синагогу не по религиозным убеждениям, а из соображений национальной солидар-ности и традиционной привычки еврейского кагала"(46).
В 1953 г. и позже Яков Бергер продолжал свои ходатайства по расширению и благоустройству синагоги. В помещении синагоги ещё проживали четыре семьи, вселенные в 1944 г. Община договорилась с одним из жильцов - милиционером Порошковым, что взамен занимаемой комнаты в 14 кв. м. на втором этаже синагоги, где вместе с ним проживали 6 членов его семьи, ему будет предоставлен отдельный деревянный дом площадью 85 кв. м., купленный на пожертвования верующих. Причем дом передавался бесплатно в коммунальный фонд города, а сам Порошков вселялся в него только на правах жильца. Однако и после этого власти своего согласия не дали. Раввина вызвали в МГБ и посоветовали умерить пыл(47).
Миньяны.
Параллельно с Минской синагогой все послевоенные годы в городе существовали миньяны, вызывавшие особые нарекания со стороны властей. Они возникали самостоятельно без предварительной регистрации. Посещать их было удобно тем, кто находился на советской службе и не хотел, чтобы власти об этом знали. Кроме того, миньяны посещали пожилые люди, которые по состоянию здоровья не могли приходить в синагогу издалека. Другая особенность миньянов состояла в том, что они не всегда были связаны с официально разрешенной синагогой. При предъявлении к ним претензий со стороны властей они ссылались на статью 124 Конституции СССР, в которой было записано, что в Советском Союзе признается свобода отправления религиозных культов. Тем не менее, власти стремились разогнать миньяны, как незарегистрированные религиозные общества.
В 1946-1947 гг. от раввина Якова Бергера многократно требовали, чтобы он не допускал "богослужений по частным домам". Несмотря на это, на праздник Суккот в 1948 г. верующие города организовали шесть миньянов(48). Миньяны действовали в Минске и в 1949 г.(49). Уполномо-ченный СДРК по Минской области передал в городской комитет партии список этих миньянов и фамилии ответственных верующих для прекраще-ния их работы(50). В 1950 г. многие религиозные евреи Минска предпочли официальную синагогу миньянам, которые были организованы в различ-ных районах города на частных квартирах. В некоторых из них собиралось до 150 чел.(51). В том же году перед праздником Песах чиновники СДРК поставили в известность начальника Минской милиции о возможности молений евреев по "частным домам". Однако, к разочарованию последних, минская милиция не придала этому значения и "евреи т и х о н ь к о организовали свои миньяны" (курсив наш - Л.С.) (52).
Репрессии.
Преследования советских властей не могли миновать синагогу. В 1950 г. по обвинению в националистической и сионистской деятельности был арестован ряд организаторов общины. Напуганные арестами, несколько членов инициативной двадцатки*(53) заявили о своем выходе из совета синагоги. В результате, из-за отсутствия кворума исполнительный орган общины перестал быть полномочным. Раввин Яков Бергер, исполнявший одновременно и функции председателя совета общины, испытывал большие затруднения с проведением выборов. Он вынужден был несколько раз просить отсрочки(54). В мае и июне 1951 г. ряд верующих (Теплис, Свирский, Лурье, Ханелис) на общем собрании общины обвинили Бергера в осуществлении разного рода "махинаций", вымогательстве, называли его "хапугой". Более того, в его адрес были высказаны обвинения в содействии аресту неугодных членов совета синагоги. В ответ раввин парировал, что член исполнительного совета общины Бернштейн, вопреки запрету, не только продолжал собирать пожертвования верующих по домам, но и присваивал себе эти деньги. В конце концов, Бергер заявил, что в знак протеста он складывает с себя обязанности Минского раввина, которые исполнял без перерыва с конца 1945 г.(55).
О том, как события развивались дальше, мы узнаем из докладной записки работников Совета Министров БССР за второй квартал 1951 г., составленной на имя первого секретаря ЦК Компартии Белоруссии Николая Патоличева*. В документе говорилось, что "воспользовавшись этой грызней, общину в Минске можно было бы распустить". Однако такой шаг властями сделан не был. Проконсультировавшись с "товари-щами из МГБ", чиновники пришли к выводу, что "пусть эта драка продолжается, пока не приведет к положительным результатам". Через некоторое время враждующие стороны достигли компромисса. В исполни-тельный орган общины было доизбрано три новых члена, а раввин Бергер снова стал его председателем(57). Однако на этом конфликт между частью верующих не завершился. Он продолжался до 1956 г., пока раввин Бергер не был вынужден покинуть синагогу и в течение нескольких десятилетий после этого раввин в минской синагоге вообще отсутствовал (58).
Начало смены курса.
Смерть Сталина в марте 1953 г. прекратила антиеврейскую кампанию в стране. Поскольку 6 апреля 1953 г. газета "Правда" объявила о реабилита-ции "врачей-убийц", то уже назавтра, в последний день Песаха, 7 апреля, множество евреев собралось в Минской синагоге. Богослужение пришлось проводить в две смены, в котором принимали участие около 700 чел., а на другой день количество посетителей резко увеличилось. По свидетельству раввина в этот день в синагогу пришли даже те евреи, которых он раньше никогда не видел. Многие приходили не для того, чтобы помолиться, а исключительно, чтобы поделиться последними известиями. Одна из женщин, которая раньше никогда не ходила в синагогу, подняла крик: "Мы спасены!" Когда раввин попытался выяснить в чем дело, то получил ответ, что женщине молиться некогда и она зашла лишь для того, чтобы передать радостную новость для еврейского народа(59).
В течение всего 1953 г. молитвенные собрания в Минской синагоге отличались массовостью. По мнению раввина, это "явилось знаком благодарности за знаком благодарности за изменение внутренней ситуации в стране по отношению к еврейской нации". Чиновники же, наоборот, отмечали, что верующие начали вести себя более вызывающе(60). Изменилось и поведение посетителей миньянов, если в прежние годы при обнаружении представи-телями властей группы молившихся, последние старались незаметно разойтись, то теперь они, случалось, просили им только не мешать(61). Большой миньян действовал в Минске в районе Комаровского рынка. В прежние годы некоторые его верующие для того, чтобы не стать уличенными в посещении неразрешенного миньяна, появлялись время от времени в синагоге, а после 1953 г. они убедились, что никто ими не интересуется и перестали посещать синагогу для видимости(62).
В 1954 г. активность еврейских верующих Минска продолжала возрастать. На праздник Рош-hа-Шана в сентябре в синагоге вместо 30-40 верующих в обычную субботу собралось 300 чел., а накануне Судного дня в октябре - 700 верующих. К празднику Суккот во дворе синагоги построили из досок небольшой шалаш-суку. Туда по очереди заходили по 10-12 чел., которые произносили молитву и съедали ломоть белого хлеба, посыпан--ного сахаром. Значительно выросли и пожертвования на нужды синагоги, всего за 1954 г. они составили 15.000 руб. или в два с половиной раза больше, чем в 1953 г.(63).
Таким образом, в 1944-1954 гг. евреи Минска, преодолевая огромные искусственные препятствия со стороны советской власти, прилагали большие усилия для возрождения религиозной жизни. Они сумели организовать и официально зарегистрировать общину, возобновили изучение Торы, соблюдали и поддерживали еврейские праздники и традицию, предпринимали попытки сохранить память тех, кто погиб в годы Катастрофы. Вопреки запретам возникли и действовали миньяны, которые стали центрами религиозной активности отдельных районов города. Вместе с тем, в эти годы религиозная жизнь евреев Минска вряд ли могла считаться полноценной. Советский режим, фактически, негласно продолжил политику ликвидации иудаизма, начатую в предвоенный период. Все еврейские организации и учреждения БССР, уничтоженные нацистами с началом войны, так и не возродились после 1944 г. Здесь не только не работала ни одна еврейская школа, не было хедеров и иешив, не издавалась религиозная литература, но и отсутствовали любые другие еврейские организации. Был разогнан возвратившийся из эвакуации Минский ГОСЕТ и запрещена еврейская секция Союза писателей БССР, так и не начала выходить периодическая печать на идиш. В этих условиях синагога, по сути дела, до середины 1980-х годов оставалась единственным национальным и культурным центром евреев не только Минска, но и всей Белоруссии в целом.
|
|
|
