Сами себе – основы, сами себе – пророки...
– Сегодня у нас в гостях поэт Михаил Сипер из Израиля. Михаил, вы заметили, что я не сказал «израильский поэт», а именно «поэт из Израиля». А кем вы себя ощущаете, израильским или русским поэтом?
Сипер (в дальнейшем – «С») – По-моему вы путаете некоторые понятия и пытаетесь сравнить или противопоставить несравнимое. Типа, «красное или длинное». Я себя ощущаю русским израильским поэтом.
– А как с тематикой стихов? Она у вас израильская?
С. – Тематика стихов у меня всемирная. Так сказать, космополитическая. В том числе, и израильская. И русская, в смысле - российская.
– Давайте немного поговорим о фактах из вашей биографии. Расскажите тем нашим читателям, которые о вас впервые слышат, кто вы и откуда. Да и тем, кто давно и прочно любят ваши стихи, тоже не вредно будет узнать о вас побольше.
С. – Я родился и прожил 37 лет в Нижнем Тагиле. Это такой город на Среднем Урале. Окончил Уральский политехнический институт в тогдашнем Свердловске, затем работал на Уралвагонзаводе. По образованию я – металлург. В институте начал серьезно заниматься стихами, что, видимо, и привело к довольно средним (если не сказать сильнее) оценкам в дипломе – мне литература была намного интереснее металлургии, и именно литературе я уделял большую часть времени.
- А почему вы не бросили нелюбимую специальность и не пошли на филфак или еще дальше – в Литературный институт?
С. – На окончании УПИ и получении диплома настояли мои родители, а я был типичным маменькиным сынком и не смог отстоять желаемое. А насчет Литературного института – мои стихи того периода были такого уровня, который не отвечал критериям приема в Литинститут.
– То-есть, они были, простите за прямоту, слабыми?
С. – Не за что просить прощения. Они были слабыми. Я находился в периоде нащупывания своего стиля, освоения техники стиха, поиска тем. Словом, по сравнению с Литинститутом, это был период детского сада. Никакой творческий конкурс не пропустил бы подобное.
– Значит, вы самоучка в поэзии? Так сказать, селф-мейд мен?
С. – Да, это верное определение. Но, как я понимаю, Мандельштам, Бродский или Анненский тоже литинститута не заканчивали…
– То-есть, талантливым людям Литинститут не нужен?
С. – Я бы так не сказал. Образование в любой профессиональной области никогда не помешает. А в большинстве случаев – и поможет. То, что я не закончил Литинститут или филфак – это далеко не преимущество. Я жалею об отсутствии подобного образования, но это зависело не от меня.
Литинститут, насколько мне известно, помогает человеку сломать на себе скорлупу и открыть имеющиеся внутри способности. Если они, конечно, имеются. Из бездарности никакой институт поэта не сделает.
– Каким образом вы оказались связаны с авторской песней?
С. - В 1977 году я познакомился с гитаристом ВИА «Гренада» Дворца культуры Уралвагонзавода Василием Мешавкиным. Он пел тогда в ансамбле песни на свои стихи. Эти стихи были, конечно, не для слабых нервов. Что-то вроде нынешних «Джага-джага». Я предложил ему сотрудничество. Так это началось, постепенно набирая обороты. Мы принимали участие во многих фестивалях и слетах авторской песни и со временем стали занимать там призовые места. Предмет особой гордости составляло наше лауреатство на Грушинском фестивале. Потом я уехал в Израиль, и наше постоянное сотрудничество прервалось, но периодически я все же посылаю Василию новые стихи, и он продолжает писать песни и выступать с ними. Со временем на мои стихи стали писать песни различные барды – Леонид Ваксман, Сергей Боханцев, Ольга Лунева, Юрий Киселев, Виктор Столяров и другие. А также профессиональные композиторы Леонид Смилянский и Игорь Чермошнюк, но это уже в другом жанре.
- Как хорошо известно, авторская песня – это исполнение стихов под гитару…
С. – Извините, что я вас перебиваю, но это определение – абсолютно неверное. Я знаю, что его часто высказывает Александр Городницкий, и в этом я с ним не согласен. Авторская песня – это песня. В ней важно все – стихи, музыка, интонация, исполнение, в ней нет приоритета одного над другим. Немалую роль играет личность автора, его внесение своих внутренних качеств в ткань песни. Что значит «исполнение стихов под гитару»? Так откройте том Пастернака и начните с первой страницы и до последней. Вы думаете, что получится триста авторских песен? Ничего подобного. Пока все компоненты не сольются в неразрывный сплав – песни не будет. Будет мелодекламация. Вообще, стихи и песни – это родственники, но не одно и то же. Написать песню, настоящую песню, которая войдет в сердца и умы – это исключительно тяжелый труд, и взять для этого даже самые хорошие стихи недостаточно.
– Я хотел сказать другое. Возможно, неправильно начал формулировать вопрос… Я хотел сказать, что вы должны быть востребованы в мире авторской песни, ибо ваши стихи необыкновенно музыкальны.
С. – Я не могу похвастаться, что мои стихи так же востребованы, как стихи Юнны Мориц или Дмитрия Сухарева, но их поют. Будучи на Грушинке в этом году, я слышал от самых разных исполнителей песни на мои стихи. И это очень приятно.
– С кем из известных бардов вы знакомы?
С. – Странный вопрос. А разве знакомство с известными бардами что-то прибавляет мне, как поэту? А если я ни с кем не знаком, так я и сам ноль? Вы, наверное, опять неправильно сформулировали (смеется) ? С кем я знаком? Да со всеми, наверное. Особенно дорожу дружбой с Вероникой Долиной, Владимиром Туриянским, Тимуром Шаовым, Марком Фрейдкиным, Натальей Дудкиной, Вадимом Егоровым, Юрием Лоресом. Общение с ними (а не просто знакомство) мне очень многое дало. Беседы с покойным Александром Дуловым в свое время просто перевернули мое «совковое» мировоззрение. Я дружу с некоторыми литераторами, мы переписываемся, встречаемся, «питаем друг друга». Это Лилия Виноградова из Италии, Гай Фридман, Дмитрий Кимельфельд, Евгений Минин, Михаил Фельдман, Михаил Волков, Ася Гликсон, Лев Вайсфельд, Михаил Пономарев из Израиля, Мария Гордон из США, Аркадий Эйзлер из Австрии, Марина Гершенович и Вилли Брайнин из Германии, Дмитрий Воронков из России, Давид Кудыков из Англии, Сергей Плышевский из Канады. Это мой капитал, который дороже содержимого банковских подвалов.
– Многие считают, что жанр авторской песни умирает. Что вы об этом думаете?
С. – Подобные жалобы на отмирание искусства (а авторская песня, несомненно, часть мирового искусства) шли всегда, на протяжение всей истории человечества. Еще античные авторы жаловались на умирание литературы. А она живет и развивается. Так же и авторская песня. Это живой организм со своими проблемами и успехами, ростом и развитием. Авторская песня жива, пока живы ее основные темы – любовь, жизнь, смерть, родина, честь, душа, чувства, мужество, дружба, счастье… Короче, пока существует «души незаживающий ожог», пока «сердца для чести живы», пока мы чувствуем родство со всем миром. А если это все станет ненужным, так не то, что авторская песня, а и мы сами отомрем. У меня есть стих, в котором я с ужасом представляю себе подобное:
* * *
Сами себя лечили, сами себя варили,
В этакой суматохе что только ни творили.
Сами себя сжигали, сами собой гордились,
Те, кто поумирали – заново народились.
Сами себе читали, сами себе внимали,
Много затерли истин, мало что понимали.
Сами себе платили, сами себя зевнули,
Если бы море рядом – сами бы утонули.
Сами себе – основы, сами себе – пророки,
Были всегда бесправны, веселы и жестоки.
Верили каждой мрази, едущей без билета.
Сами собой исчезли. Боже, прости нам это.
– Да, невеселый вариант. Хорошо, давайте отойдем от авторской песни и вернемся к поэзии. Насколько я знаю, у вас вышло три поэтических сборника.
С. – Пока два. Третий сейчас готовится к печати.
– Хорошо, пусть два. Но даже выпустив всего два сборника, вы уже стали лауреатом одной и з самых престижных литературных наград Европы – Большой Золотой медали Франца Кафки. Расскажите, как это произошло.
С. – Я состою в нескольких творческих союзах – в Союзе писателей Израиля, в Международном Союзе литераторов и журналистов (APIA), скоро состоится прием в Союз писателей России. Что мне это дает? Материально – ничего, наооборот – приходится платить взносы. Зато это приносит мне общение с себе подобными. А дороже этого я пока что не встретил ничего. Я знаком и переписываюсь со многими литераторами из разных стран, участвую в международных поэтических встречах, турнирах, фестивалях. Вот только за последние полгода меня опубликовали в Канаде (газета «Наша Канада»), Англии (альманах «Альбион», газета «Albion&World»), России (журнал «Дон», газета «День литературы»), Израиле (альманах «Литературный Иерусалим»). Так что это общение приносит свои плоды.
А с медалью вышло так – мне позвонили из Праги и сказали, что по представлению APIA я включен в список соискателей этой награды. Я это счел за шутку и не сильно обратил внимание. Но через месяц я получил уведомление, что стал лауреатом Золотой медали Франца Кафки, и приглашение прибыть в Прагу на торжественную церемонию вручения. Я приехал в Прагу, где встретился с президентом APIA Давидом Кудыковым и президентом общества «Круг Франца Кафки» академиком Мирославом Кливаром. Состоялось торжественное вручение наград, банкет, и я, счастливый, уехал домой.
– Как отреагировала русскоязычная пресса Израиля на ваш триумф? Ведь, насколько я знаю, израильскому литератору такой приз вручается впервые?
С. – А никак не отреагировала. Для русскоязычной прессы в Израиле намного важнее, за кого выйдет замуж Бар Рафаэли или сколько раз к следователям был вызван Авигдор Либерман. Вот ивритские СМИ отреагировали мгновенно. Сразу появились в трех газетах большие интервью со мной, а Второй канал телевидения снял передачу обо мне, которая несколько раз транслировалась.
– Обидно, что те, кто может, зная русский язык, по достоинству оценить ваше творчество, никак не пошевелились. В чем причина?
С. – Обидно? Наверное, нет. У них другие интересы. Мы не совпадаем. Бог им судья.
– Кстати, о Боге. Вы сейчас употребили это выражение, да и в стихах (например, в вышеприведенном) вы неоднократно обращаетесь к библейско-евангельским реалиям. Вы верующий человек?
С. – Я ? Нет, я неверующий. Я никакого отношения не имею к вере, религии, обрядности. А к Библии, Евангелию или ТАНАХу отношусь, как к очень хорошей и мудрой философской литературе. Потому и обращаюсь иногда к библейским образам, но только с точки зрения их философско-литературного наполнения, а ни в коей мере не религиозного. Я знаю, что многих покоробит мое отношение к религии, но это факт, и я его скрывать не намерен.
- Вы упомянули APIA. Расскажите поподробнее, что это за организация.
С. – APIA – это Международный союз литераторов и журналистов. Это такая творческая организация, объединяющая литераторов, пишущих по-русски, но живущих в самых разных странах. Не секрет, что носители русского языка, живя в иноязычных странах, часто оказываются в некоем подобии языкового, значит, и духовного вакуума. Задача APIA – свести этих людей вместе, наладить общение между ними, поддержать творческий процесс, говоря высоким штилем – спасти от духовного бессилья и умирания. APIA выпускает периодическую литературную газету, альманах «Альбион», поэтические антологии. В настоящее время для членов APIA налажен выпуск авторских сборников. Среди членов APIA – такие известные люди, как Владимир Кунин, Виктор Суворов, Владимир Буковский, Лариса Володимерова, Леонид Коваль и другие. Эта организация занимается очень благородным делом.
– Вы можете назвать навскидку, не задумываясь, с десяток поэтов, которых вы любите? Я имею в виду не классиков, а современных поэтов, пишущих сейчас.
С. – Тимур Кибиров, Алексей Цветков, Вероника Долина, Бахыт Кенжеев, недавно ушедший Лев Лосев, Игорь Иртеньев, Дмитрий Сухарев, из совсем молодых – чудесная Аля Кудряшова . Их я читаю и перечитываю.
– Что для вас поэзия?
С. – Для меня? Непросто ответить. Немаловажная часть моей жизни, моих чувств, моего дыхания. Я со страхом думаю иногда, что мог с поэзией разминуться, как разминулся, например с оперой и балетом. Жизнь без поэзии пуста и неполноценна. Человек, не любящий стихи, человек, которого не втягивает в себя магия поэтических звуков, чье сердце не звучит соразмерно стихотворному ритму читаемого стихотворения – несчастный человек, даже если он об этом и не подозревает. Это разновидность духовной инвалидности.
- Вы придерживаетесь правила «ни дня без строчки»?
С. – Нет. Как мне кажется, для поэта этот лозунг неприемлем. Это скорее девиз работающих на швейных машинках. Я не буду говорить затертого слова «вдохновение», но пока я в себе не ощущаю внутренний какой-то гул вслед за внезапно пришедшей в голову строкой – я не пишу. Я довольно профессионально и быстро могу слепить стихотворение на заданную тему и с заданным размером, оно выйдет добротным и гладким, но к поэзии не будет иметь никакого отношения. А жизнь так коротка, чтобы ее тратить на подобные опусы…
- Как вы относитесь к верлибру?
С. – Абсолютно никак. Я его не понимаю. А раз не понимаю, то и не воспринимаю. Я – сторонник классического стиха с рифмами и размером. При этом я прекрасно осознаю, что мое неприятие верлибра – беда не верлибра, а моя. Видимо, он имеет прав на существование не меньше классического стиха, но мне оценить это не дано.
– Скажите, Михаил, гений и злодейство – совместны? Вам встречались хорошие поэты – подлецы? Или смягчим – не подлецы, а нехорошие люди.
С. – Разумеется, совместны и вполне. Мне попадались люди, пишущие достаточно сильные стихи, но при более близком знакомстве с этими людьми я впадал в изумление. Как может такое дерьмо писать такие проникновенные строки? Поэтому мне непонятно желание журналистов обязательно влезть в самую подноготную поэтов, там та-а-кое может открыться... Лучше уж читать стихи и не знать их авторов поближе.
– Вы тщеславный человек?
С.- Разумеется. Но для того, чтобы пробиться «на верха» и потешить свое тщеславие, я практически ничего не делаю. Я для себя придумал термин «пассивное тщеславие». Но, если на меня вдруг сама собой упадет мировая слава, то уклоняться не буду (смеется).
– Михаил, напоследок прочтите какое-нибудь ваше стихотворение, которое вы бы назвали программным.
С. – Вы знаете, я не могу выбрать, как вы выразились, «программное стихотворение». Наверное, у меня и вовсе нет таких. Я прочту вам парочку из последних по времени написания.
* * *
В этом городе Бог не проездом бывал,
Он здесь жил, и следы на брусчатке видны.
Он тогда безбород был, беспечен и мал,
Его тень до сих пор на песке у стены.
Среди пальм и олив, возле сточных канав,
Между камнем и облаком плачет душа.
Кто мне скажет, он прав был? Наверное, прав,
Просто надо подумать о том не спеша.
А куда мне спешить, нарушая покой?
На добро и на счастье исчерпан лимит,
И бездарны мгновения жизни такой,
Если не с кем в дороге сухарь преломить.
Нету разницы, в рубище или мехах,
Всухомятку, иль где-то воды наберем,
Но все цели, старанья и помыслы – швах,
Скажешь, нет? Ну, а все-таки, как с сухарем?
Но когда в пустоте запечалится плоть,
Подними в небо взгляд и увидишь ответ -
То не облако, то пролетает Господь,
Оставляя зевакам инверсии след.
НОВОГОДНЕЕ
Сижу на улице в тоске
На гладко струганной доске,
И то, что ноги на песке,
Ничуть не греет.
Здесь галилейская зима
Пустила струи на дома,
И снега белого нема,
Одни евреи.
Невероятный Новый год –
То дождь, то солнце. И народ,
Прикрывшись зонтиками, прет,
Как летом в Тынде.
На переломе двух годов
Я свой стакан поднять готов,
При сём воскликнув: «Мазаль тов!»
На нашем хинди.
Опять ругается жена,
Что толку нету ни хрена
От мужа – стихоплетуна
И лоботряса,
Прости меня, мой ЗАГСа дар –
Я свой бушующий пожар
Вином залью, и выйдет в пар
Желаний масса.
Зима в природе, осень лет,
Весна в душе и всем привет,
Я со вселенной тет-а-тет
Веду беседу.
А коли тяжек этот крест,
И тянет к перемене мест,
То я, причмокнувши протез,
Пойду к соседу.
Мы будем долго говорить,
Теряя пьяных мыслей нить,
Но все отнять и поделить
Не дай нам, Боже!
Потом чего-нибудь споем,
Опять за Новый год нальем,
Нам хорошо за бутылём
В масонской ложе…
Светлеет неба ерунда,
Январь идет. Ты, брат, куда?
И я, с ногами не в ладах,
Пойду к кровати.
Окончен праздник. Я устал.
А жизнь, как джинсы-самопал,
Трещит по швам, везде завал…
Надолго ль хватит?
|
ХАМАС 
Готов ли ЦАХАЛ 
Лишилась 
Внезапное 
Илон Маск 
Ким Чен Ын
Катар:
Альфа-излучение:
Как хакеры