Речица
Как отец учился в техникуме, как закончил его, почему он молодым специалистом попал из Минска в г. Речицу*, мне неизвестно. К сожалению, сколько я ни расспрашивал маму об их первой встрече, первой любви, так ответа и не получил. Дескать, все было просто.
Не знаю, как отец оказался в Казани на офицерских курсах связи.*
Он оказался в довоенной Казани на офицерских курсах, а мама приехала к нему со мною в животе. Мать рассказывала, что ее первый «полет» в погреб был в Казани со мною. Кажется, а мне многое кажется с раннего детства, что я помню это падение...
Отец стал специалистом-радистом. И всю жизнь разбирался и чинил разные виды радио, а потом и телевизор. Он был мастером на все руки, и это передалось моим детям, его внукам, носящим имена его родных.
Отец научил меня почти всему. Он был гениальным самоучкой.
Фотография, печатание, велосипед, мотоцикл, машина (будучи дальтоником - слепота на цвета), пишущая машинка, электробритва, оружие – все оживало в его руках.
Я помню, как он меня, девятилетку, учил ездить на велосипеде по ухабистым, без асфальта улицам Речицы. Он бегал со мною и за мною почти целый день. Но тогда-то я и научился гарцевать на велосипеде.
Отец никогда и никого не оставлял в беде, особенно евреев, выручая советом, делом, добрым словом и часто материально.
Оружейное отступление
Как-то после войны я расчищал заросли малинника возле дома. Это были настоящие авгиевы конюшни… Чего только не оставила война там. Там же нашел и охотничье ружье (двустволку) без приклада. Отец починил его, сделал приклад, и после мы даже ходили с ним на охоту…
Вот один из эпизодов. Это был знаменитый 1953 год – «дело врачей». Какая-то русская врач-патриотка раскрыла группу врачей-вредителей. Якобы, они долгие годы травили и убивали важных государственных деятелей, членов центрального комитета партии и добирались до вождей. «Странным образом» более 90% фамилий «отравителей» в прессе оказались еврейскими, а если нет, то раскрывали их новые фамилии-«псевдонимы». Наступила страшная пора. Евреев выбрасывали с работы, позорили на собраниях, появлялись погромные статьи против «космополитов», т.е. евреев. Увольняли с работы евреев-профессоров и доцентов. В воздухе пахло погромами. В Речице тоже была страшная, напряженная атмосфера, хотя евреев тогда еще там было много. Еврейские семьи сидели по домам, дрожали, боялись ночных стуков, старались быть «тише воды и ниже травы». Вот в такой атмосфере наступал мой шестнадцатый год. Хотя еще всей правды я не знал, был слишком советским комсомольцем и даже думал, что не зря выловили этих «врачей-отравителей».
-Только почему так много евреев? Разве все евреи отвечают за них?
Был вечер. Рано погасили свет, заперли ставни на окнах на железные запоры, все двери в сенях и дома на всевозможные задвижки и запоры…
Все уже спали, как вдруг в дверях раздался сильный стук. Я проснулся первым и полураздетый хотел выйти в сени, чтобы выяснить кто это. Отца, как обычно, дома не было. Он работал с Зямой Дрицем, кажется, в деревне Борщевка, заведовал там столовой. Затем раздался сильный стук в ставню одного окна, через некоторое время - вновь в двери, а потом серия диких ударов во все окна подряд. Не зажигая свет, я нащупал двустволку, вложил два патрона с картечью на волков, и стал потихоньку босиком входить в дощатую пристройку - сени. И вот прямо напротив меня бешеный стук в дверь, да так, что она, казалось, вот-вот сорвется с петель. Молча, чтобы не греметь железками, я открыл все запоры и оставил закрытым только крючок, чтобы мог его сбросить ногой.
-Кто там? Что нужно?..
Я был уверен, что пришли «патриоты-погромщики» проучить (убивать!) евреев. Дома была мама, старая бабушка, пожилая тетя Соня, двенадцатилетняя Зина и четырехлетняя Аня. Все они как-то продолжали спать, кроме мамы, которая спросонку требовала от меня зажечь свет и никуда не выходить. Мать в темноте упала в открытый люк погреба, и откуда-то из подземелья кричала, угрожала мне, требуя не приближаться к двери. Проснувшиеся девочки верещали. А я в темноте стоял у входной двери с наведенными на нее двумя стволами охотничьего ружья.
В ответ на мой вопрос прозвучал неясный, недовольный и угрожающий мужской голос, и вновь начался стук в дверь.
-Ну, просто так вам не удастся! - промелькнуло у меня в голове. Ногою я подбил крючок на двери кверху, и с наведенным ружьем, пальцами на двух спусковых крючках был готов стрелять в первого, кто ворвется внутрь.
И вдруг руки мои с взведенным ружьем упали, меня затрясло, рыдания вырвались из горла. Я увидел отца, которого чуть было, не дай Б-г, не застрелил…
Как оказалось, и в деревне была ужасная антисемитская атмосфера, и они с Зямой решили закрыть столовую на какое-то время и выяснить, что происходит в их домах в Речице. Телефонов тогда у нас не было. Когда после настойчивых стуков ему не открывали, отец решил, что что-то произошло с семьей…
Два пистолета
Отец, будучи на излечении после ранения, как только немного окреп, стал улучшать наши жилищные условия в «квартире», которую мы снимали у русской женщины. У нее были двое девочек, полоумный брат, и она еще приводила к себе «клиентов». Фанерной перегородкой нам были выделены две сообщающиеся малюсенькие комнатушки-закоулки, где жили все: мама, тетя Соня, бабушка, я и трехлетняя Зина. Недавно нас ограбил сосед, вор Володя, который страшным толчком в грудь бросил на землю бежавшую за ним бабушку Лею…
Отец в одном закоулке сделал деревянные нары, под которыми хранился годовой запас картошки. Помню отца, с костылем в руке, как он строил это грандиозное сооружение, на котором мы могли почти свободно разместиться вчетвером. Так вот в этой картошке под нарами я случайно обнаружил два хорошо смазанных и завернутых в промасленные тряпки пистолета. Или я ему рассказал, или отец сам обнаружил мою «находку» Трофейные пистолеты исчезли…
Уже после войны, когда я напомнил, отец сказал, что хотел оставить хотя бы один пистолет. Для меня тогда это признание прозвучало странно. Вспомнил его я именно в тот страшный вечер со стуками.
После внезапной смерти отца я приехал в Речицу к матери в отпуск. Я совершенно не отдыхал, а вместо отца достраивал каменное крыльцо к пристройке и приводил в порядок старый сарайчик... Среди прочего я обнаружил старинный типографский шрифт с еврейскими буквами, видимо, оставшийся после дедушки Зхарье, а потом – и пистолет. Это был браунинг, когда-то хорошо смазанный, завернутый с 20 патронами к нему в промасленные тряпки. Видно, его очень давно не доставали, так что гильзы патронов дали зеленоватую окись на смазку тряпок. И тогда я вспомнил, что это был один из тех пистолетов, который я откопал в картошке под нарами. Отец так и не мог посвятить меня при жизни в тайну, как ни слова о немецком плене. Все это чуть выяснилось спустя много лет в Италии в курортном месте под Римом, в Остии…
А теперь у меня, 27-ми летнего врача, оказался отцовский пистолет. Я о нем никому ничего не сказал и привез с собой в Тосно. Он хранился у меня в лучшем виде на чердаке под крышей рабочего общежития, зарытый в шлак. На всякий случай. А случаи в Советии могли повторяться. Когда нас внезапно выбросили в течение нескольких дней из СССР, до этого не давая разрешения более трех лет, изгоняя с работы, преследуя повсюду и даже засадив в «психичку», то в последний момент (жалко было пистолета!) я открыл тайну провожавшему нас Валерке. Потом, уже в аэропорту, я просто рвал на себе волосы из-за разглашения этой тайны, так как очень подозревал, что «филателист» Валера был подослан ко мне все теми же органами. Или бывшему уголовнику очень захотелось иметь пистолет, или он просто его не нашел по моим описаниям тайника, но, с Б-жьей помощью, и это обошлось.
Но надо знать ту действительность, когда даже мои родные считали нас сумасшедшими, предателями Родины, в чем после признались.
Задним числом, «шмон» до раздевания наголо в московском аэропорту Шереметьева мог быть связанным и с тем случаем. Кто знает?
Личное наблюдение В-вышнего безгранично.
|
