Земля слухами полнится, проникали они и к нам за колючую проволоку. Мы узнали, что несколько еврейских семей высококвалифицированных специалистов, в том числе и семью моего дяди, во время узденского погрома не расстреляли. Их оставили для обслуживания оккупационных властей. Узнав об этом, мама приняла отчаянное решение - отправить нас с Ниночкой в Узду к дяде. Какой материнский инстинкт двигал ее поступком? Как она могла решиться оторвать от себя своих несовершеннолетних детей (мне не было тринадцати, а Ниночке одиннадцати) и бросить из одной страшной бездны в другую ради возникшей вдруг иллюзии спасения, уму непостижимо. Но она все взвесила, все рассчитала: в гетто мы все равно обречены, а если нам удастся добраться до Узды и влиться в семью дяди, появится надежда, пусть маленькая, призрачная, но надежда. В холодную ноябрьскую ночь мама вывела нас из гетто. Интуитивно нащупав наиболее безопасное, неохраняемое место в проволочном заграждении, она подвела нас туда, приподняла колючую проволоку, при этом изранив руки в кровь, и вытолкнула наружу. (Как мы смогли спокойно распрощаться с мамой и пойти навстречу неизвестности - мне непонятно и сейчас.)
Мы шли, взявшись за руки, по обочине дороги, полураздетые и полуразутые. Голодная спазма сжимала желудок, мы дрожали от холода, но спокойно шли к своей цели. Какой ангел-хранитель берег нас на протяжении 70-километрового пути от Минска до Узды? Что спасало нас? Возможно, то, что, светловолосые и голубоглазые, мы мало походили на еврейских детей, а, возможно, и то, что, будучи по-детски наивными и беспечными, не представляли себе всей меры опасности, которая подстерегала на каждом шагу.
В деревню Жмаки, что неподалеку от д. Могильное (теперь д. Неман), пришли поздно вечером. Идти дальше не было сил - мы слабели от голода и холода. К ночи подмораживало, а одеты мы были легко, обуты в прохудившиеся ботинки. Хотелось отогреться, немного отдохнуть. Но проситься на ночлег было рискованно.
Тем временем мы прошли через всю деревню. Она как бы вымерла: ни прохожих, ни зажженных в окнах огней. У крайней избы, учуяв незнакомых путников, вдруг залаяла собака. На лай выглянула за калитку хозяйка. Это была пожилая женщина, закутанная в бурый суконный платок в белую крупную клетку.
-I куды ж гэта вы iдзiцё дзяўчынкi, вы яўрэечкi? - спросила она.
- Да, мы еврейки, - доверившись, простодушно ответили мы.
- Iдзiце хуценька ў хату, пакуль нiхто не бачыць i нiкога няма на вулiцы.
Она ввела нас в дом. За столом, покрытым белой льняной скатертью, сидел хозяин дома. Она шепнула ему что-то на ухо. Он сочувственно предложил нам разуться и просушить обувь у печки. Мы присели на лавку у стола. Топилась русская печь, дружно трещали сухие дрова. В печи в чугунке варилась картошка на ужин.
- Не запальвай лучыны, а дзяцей пасадзi на печ, там iх пакармi, а я выйду на вулiцу папiльную, каб нiхто не зайшоў у хату, - распорядился хозяин дома.
Какой вкусной была горячая отварная картошка с салом и домашняя простокваша! Нам казалось, что вкуснее мы ничего никогда не ели. Отогревшись и отдохнув, поблагодарили хозяйку за ее доброту и собрались уходить.
- Куды ж вы, дзеткi, на нач гледзячы пойдзеце? Не, не пушчу я вас, мяне Бог пакарае, заначуеце у нас. А раненька, чуць свет, пойдзеце. Можа, дзе i мае дзiця хто-небудзь прыгрэе, - причитала эта добрая женщина, наша спасительница.
Она рассказала нам, что у них есть единственный сын, до войны он учился в военном училище под Москвой. Последнее письмо от него они получили в начале июня. Что с ним теперь, где он и жив ли, они не знают.
Нам постелили на печи. Согревшись и забыв обо всем на свете, мы тут же уснули. А хозяева наши всю ночь не спали, стерегли наш сон. Разбудили нас рано, в пятом часу утра. Уже топилась печь и пеклись блины. Нас покормили и стали собирать в дорогу.
Как не хотелось уходить из этого доброго теплого дома, но надо было идти, пока не рассвело, мы спешили. Нас вывели за калитку, хозяйка дома простилась с нами, молча перекрестила нас...
Прошло много лет. К сожалению, я не знаю ни имени, ни фамилии этой женщины. Разве могло мне тогда прийти в голову спросить ее об этом? Запомнилось название деревни - Жмаки. Его я запомнила на всю жизнь.
Так хочется надеяться, что состоялась высшая справедливость и воздалось этим людям за добро их: вернулся с войны сын целым и невредимым, народились внуки... А эту тихую деревушку, что притаилась на берегу Немана, все беды и напасти обходят стороной,
|
